— Но десять заповедей... — нерешительно возразила журналистка.
— Вы можете их перечислить? – ехидно спросила Олеа Ван-Вирт.
— Э... Не убивай, не воруй, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй, ... Э... Э...
— Четыре, — весело сказала Олеа.
— ...Э... Э... Не делай себе кумира.
— Пять. А должно быть десять! — Олеа растопырила пальцы одной, и другой руки, таким образом, иллюстрируя расхождение в количестве.
— ...Э... Э... Я не помню, черт возьми! Я давно не читала Библию!
— А вы ее вообще читали? – осведомился Аллан.
— Ну... Это такой вопрос... — Либби неопределенно пожала плечами.
— Такой, такой, — философ подмигнул ей, — а в церкви вы когда были последний раз?
— ...Э... Э... Кажется, полгода назад. Да! Точно! Была свадьба нашего компьютерного мастера, и мы ездили в церковь. Это было даже немного меньше, чем полгода назад.
— Так. И что вы там делали, в церкви?
— Ну... Э... Мы послушали священника, потом поздравляли, пили шампанское... Нет, шампанское мы пили уже когда вышли из церкви. Внутри это не полагается делать.
— Мера вашей связи с христианством определена, — констатировала Олеа.
Граф де Паларе покивал головой, стряхнул пепел с сигары и спросил:
— Я могу продолжить аргументацию?... Спасибо. Итак: Европа выиграла в прогрессе, поскольку провела успешную войну против библейской религии. Но, как признал мой научный соперник, это война выиграна не совсем, а лишь в какой-то мере. Мы сейчас можем посмотреть прессу – многие пишут о росте влияния церкви в Европе и США. Я задам следующий вопрос. Что, если Библия победит европейцев, и они снова рухнут в «темные века», а арабский мир одержит победу над Кораном, и шагнет к прогрессу?
— Вы интересно спорите, Рене, — заметил Ван-Вирт, — сначала вы отскочили в прошлое, теперь – в будущее. Что-то похожее на фехтование. При каждом выпаде, вы предельно аккуратно обходите настоящее. Там самая невыгодная позиция, не так ли?
— Возможно, — граф хитро улыбнулся, — Но мой вопрос имеет право быть заданным?
— Да, имеет, — философ ответил такой же хитрой улыбкой, — но я отвечу на него, заняв выгодную для себя и невыгодную для вас, Рене, позицию в настоящем. Как известно, будущее человечества содержится именно в настоящем. Это будущее – дети. А если рассматривать немного более далекое будущее, то это — молодые женщины, которым предстоит вырасти, родить детей, и... Внимание! Учить и воспитывать своих детей в первые три года жизни. Мужчина, обычно, не участвует в этом в первый год, и мало участвует в следующие два года. Таким образом, период формирования интеллекта практически полностью обеспечивается женщиной. Я сейчас исключаю случаи очень богатых и при этом очень дальновидных мужчин, которые нанимают в помощь маме ребенка нескольких репетиторов, которые... Я вижу, Рене уже угадал, о чем я.
Граф де Паларе утвердительно кивнул.
— Благодаря этому, я свободно владею шестью языками, кроме родного. Папа, как мне рассказывают, настоял на трех женщинах-репетиторах: туниске, японке, китаянке, хотя мама считала, что мне достаточно английского, германского и испанского. На них она говорит свободно. Но папа ее убедил, что восточные языки нужны. Сейчас мне ужасно жаль, что я не говорю свободно еще на корейском, на хинди и на малайском «бахаса».
— Обалдеть... — тихо произнесла Либби, — а родной язык в Монако какой?
— Язык монегасков, — ответил он.
— Чего-чего?
— Кого, — поправил де Паларе, игриво пощекотав журналистку за бок, — Монегаски, это коренные жители нашей страны, а язык синкретический, франко-итальянский, так что, сказав «родной язык», я назвал три языка: монегасский, французский и итальянский. Я прошу прощения, Аллан, я вас перебил.
— Ничего страшного. Мы выяснили, что интеллект ребенка формируется, как правило, действиями матери. Теперь вспомним: по исламским канонам, образование, и любые интеллектуальные и волевые качества для женщины считаются дефектом. Отсюда мы получим ясное объяснение того факта, что в мусульманских семьях дети, как правило, вырастают олигофренами, хотя рождаются совершенно нормальными. Это правило не ограничивается исламскими странами. В развитых странах дети мусульман вырастают такими же, как на родине предков. Или, что равнозначно, такими же, как вилланы в средневековой Европе. Мусульманка не может развить интеллект ребенка. В полутора миллиардах ныне живущих мусульман не наберется и дюжины толковых ученых. Тот конгломерат, который сейчас называется «исламским миром», в некотором смысле похож на гигантских рептилий юрского периода.
— На динозавров, дорогой, — сказала Олеа, — этот термин для всех привычнее.
— Да, я это и имел в виду. Популяция, которая принесла потенциал прогресса в жертву наращиванию биомассы. Любое резкое изменение условий внешней среды убьет их.
— Резкое изменение? – переспросила журналистка, — вроде ледникового периода?
Доктор философии отрицательно качнул ладонью.
— Нет, Либби, тут достаточно изменения геополитической среды. Появится какой-либо новый политический вид, не связанный симбиозом с «исламским миром», нарушится сложившееся политико-экологическое равновесие, и через пару десятилетий все будет кончено. По такому сценарию уже погибло множество цивилизаций-динозавров.
— Кстати, — добавила Олеа, — симбионты динозавров обычно гибнут вместе с ними.
— Цивилизации Европы, по-вашему, тоже скоро крышка? – уточнила Либби.
— Не знаю, — Олеа пожала плечами, — Но, по логике получается так.
— А под «симбиозом» вы понимаете нефть? – уточнил граф.
— Нет, — ответил Ван-Вирт, — Объективно, арабская нефть не нужна «Первому миру». Потребление арабской нефти служит, чтобы искусственно поддерживать сырьевую зависимость от чужого и предельно агрессивного «исламского мира». Смысл здесь в обеспечении авторитета истеблишмента «Первого мира». Он получает тем больше полномочий, чем убедительнее может показать народу внешнюю угрозу.